Гродненский
ЛІТАРАТУРНАЯ ГАСЦЁЎНЯ КЛУБА “КАТАРСІС”
(прысвячаецца 65-ай гадавіне стварэння Гродзенскага дзяржаўнага медыцынскага ўніверсітэта)
І зноў добры дзень, шаноўныя сябры! Сёння мы размяшчаем трэці выпуск літаратурнай гасцёўні клуба “Катарсіс”, прысвечаны 65-годдзю Гродзенскага дзяржаўнага медыцынскага ўніверсітэта. На ваш суд выносяцца ажно тры розныя літаратурныя жанры як новых аўтараў, так і ўжо знаёмых вам па папярэдніх выпусках. У класічнай паэзіі гэтым разам дамінуе мужчынская лірыка.
Валянцін Аляксеенка ў досыць эмацыйна скупой форме, крыху нават публіцыстычнай, распавядае аб адвечнай тэме кахання. Такая чыста “мужчынская” перадача эмацыянальнага стану закаханага чалавека.
Філасафічнасцю, своеасаблівым бачаннем сэнсу жыцця, кахання, месца асобы ў гэтым свеце вылучаецца верш Андрэя Дарожкіна.
А вось прадстаўніцу прыгожай паловы чалавецтва Лізавету Шымчук больш хвалююць пытанні існасці існавання чалавека, праблемы нашага прызначэння ў жыцці, правільнасці абраных намі шляхоў жыцця.
Новы для многіх чытачоў жанр сёння дэманструе Мікіта Валько. Гэта вершы ў прозе. Бессмяротныя карціны ван Гога сталі для Мікіты крыніцай натхнення, адпраўной кропкай роздуму паэта ад жыцці, паняцця “прыгожае і вечнае”. Думаю, кожны чытач, прагледзеўшы рэпрадукцыі і прачытаўшы верш, зможа дапоўніць яго і сваімі думкамі.
Раздзел прозы нам прадстаўляе Анжаліка Ярмантовіч. Гэта апавяданне, дзе цесна перапляліся папулярны зараз жанр фэнтэзі і элементы класічнага рэалізму. Наколькі ўдала – кожны вырашыць для сябе сам. Прыемнага ўсім чытання!
Кіраўнік літаратурнага клуба “Катарсіс”В.І. Варанец
Валентин Алексеенко
* * *
И вновь берусь я за стихи,
Из-под пера ложится текст,
И неуклюжие штрихи,
Слагают рифмы бренных лет.
А мысли снова так свежи,
Порхает бабочкою слог.
И чувства словно в негляже,
Стыдятся преступить порог…
А в сердце огненный разлив,
Любовью полнюсь через край.
Желаний ветренный мотив,
Несёт меня в эдемский рай.
Да, я влюблён, да, вот стихи,
Такая дивная судьба.
За доброту иль за грехи,
Но всё же дал мне Бог тебя!
Андрей Дорожкин
В ПОИСКАХ СОЛНЦА
Всё хорошо. Мы просто все устали.
И в этих клетках из бетона, стали
Мы лишены возможности дышать.
Лишь только есть, лишь только спать.
Всё хорошо. Не надобно печали.
Быть может, счастье это мы искали.
Чтоб без Луны, без трели соловья.
Чтоб только мы и никакого я.
Всё хорошо. Но сердце не машина.
Как без любви, и без адреналина?
Забросив якорь в мутную воду,
Взирать на мир в горячечном бреду.
⠀⠀
Да, час придёт - поднимем паруса.
И на простор, где светится роса
Придём вдохнуть глоточек чистоты.
Дадим соседу долю теплоты.
Захохочу, судьбу переиначив.
Я человек, и это что-то значит.
Ну а пока опять сижу один
Неспешно пью дешёвый крепкий джин...
Елизавета Шимчук
НАДО ЛИ ЭТО ВСЁ МНЕ?
Надо ли это все мне?
Мыслей огромный поток,
Жизни неполный глоток,
Страх, приходящий во сне.
Надо ли это все мне?
Очередь в крайний вагон,
Спешка, как будто циклон,
Вечность мечты при луне.
Надо ли это все мне?
Жёсткость замученных лиц.
Сотни забытых страниц
Где-то в багряном огне…
Никита Валько
Тополиная аллея осенью – Populierenlaan in de herfst
Октябрь 1882 г., Нюэнен; холст на доске, масло
Музей ван Гога (Амстердам, Нидерланды)
Уж который раз роняют свои одеяния эти стройные тополя, невластные перед волей природы?
Запах трав и последних цветов… Дурманящие ноты опавших листьев и поздних яблок… Лёгкий флёр холодного, уже не летнего, но и отнюдь не осеннего вечера… Невольно вспоминается старинный романс: «Благодарю, судьба, за странный твой подарок…»
Как и во всякий иной вечер, осиянное закатом небо переливается всеми цветами радуги. Как и во всякий иной вечер, переливы эти неповторимы и оттого ещё более прекрасны.
В такие моменты душа вновь и вновь переполняется самыми разными мыслями, чувствами, переживаниями. И только нежная и милая рука, касающаяся твоей руки, усмиряет и трепетное биение сердца, и тревожную спутанность мыслей, и всю эту сладкую, но такую томную суету.
Поле зерновых с жаворонком – Korenveld met patrijs
Лето 1887 г., Париж; холст, масло
Музей ван Гога (Амстердам, Нидерланды)
Иногда (иногда ли?) однообразие способно ввергать нас в уныние. В дороге, в быту, в мыслях. И это однообразие не просто вызывает грусть, оно явственно притупления чувства и мысли.
И тогда радуешься любой, даже самой незначительной мелочи. Идёшь просёлочной дорогой: кругом одни поля, ветхие хижины, редкие перелески – всё настолько привычное, родное и вместе с тем опостылевшее. И тут слышишь какой-то шорох в притихших колосьях. Оглядываешься: ничего нет. Только собравшись идти дальше, вновь слышишь шуршание. Вновь оглядываешься: снова ничего. Решаешь остановиться. Ждёшь. И видишь, как из-за травяного частокола с весёлым щебетом взмывает в небеса жаворонок. Слышишь, как он поёт, не будучи озабоченный никакими тяжкими мыслями и переживаниями.
Наблюдая за этой непосредственностью глупой пташки, и сам начинаешь мягче и нежнее смотреть на мир, зная, что в нём-то всё идёт своим чередом.
Художник идёт работать – De schilder op de weg naar Tarascon
Июль 1888 г., Арль; холст, масло
Уничтожена пожаром во время Второй мировой войны
Как всюду нас окружает жизнь, так и всюду нас окружает человеческий труд с его тяжкими, но прекрасными плодами.
Как шахтёр спускается со своим инструментом в земные недра, чтобы подарить человеку их богатства; как пекарь ни свет, ни заря спешит в булочную, чтобы с утра на наших столах был свежий хлеб; так, несколько поодаль от меня, шагает по просёлочной дороге художник, чтобы после плодотворного пленэра украсить мир запечатлённой на холсте Красотой этого самого мира.
Бедно одетый, как, увы, и положено истинному художнику, всякому Творцу, он идёт, навьюченный холстами, красками, кистями, мольбертом и ещё целой кучей прочих принадлежностей. Широкополая шляпа прикрывает его худое, небритое, изнурённое лицо. Кажется, что он уже на пределе. Но нет! С ветки стоящего рядом дерева взлетает в небо и заливается песней случайная птица – тонкие губы его раздвигаются, и сияет живая улыбка, сияет сильный огонь Любви и Жизни!
Анжелика Ярмантович
БУДНИ ВЕДЬМЫ И ВАМПИРА
1.
"Можно ли считать дождь одним из видов текущей воды?".
"Звучит так, как будто ты собрался защитить по этой теме диссертацию. Выйди да проверь".
Он взглянул в окно. По туманному стеклу бежали прозрачные ручьи, извитые и тугие, точно полнокровные вены. Он облизал губы и потянулся к бокалу. Вино не утоляло жажды, но от него приятно шумело в голове.
Окно квартирки выходило во двор-колодец, куда, точно в темницу, никогда не попадал солнечный свет. За сотню лет существования дома эту квартиру прозвали проклятой не меньше, чем трижды: людям невыносимо жить без солнца, даже если поутру ненавидишь его за то, что не дает поспать. Отсюда угнетение, тоска, депрессия; следом — галлюцинации, беспричинный страх.
Съезжать. Продать за любые деньги — и возвратиться к солнцу.
Отличная квартирка. Недорого.
В стекло постучали. Он поднял голову — и увидел красный силуэт за окном. Что-то жесткое, точно ивовые прутья, скрипнуло о подоконник.
Метла? Ну а что же еще. Как-никак, второй этаж.
- Я не могу пересечь текущую воду, — отчетливо сказал он, глядя в окно. — Спустись оттуда и зайди нормально.
За окном совершенно натурально каркнули. Красное пятно исчезло.
В динамике компьютера щелкнуло. Он прочитал новое сообщение:
"Уже знаю, что ты скажешь. Так и дожил до своих лет. Был осторожен. Но это скучно. Ты скучный. Это надо исправлять".
Он хмыкнул и отпил еще вина. Перед глазами стоял рубиново-красный плащ с капюшоном, ниже — ноги, коленями сжавшие толстую метелку; под плащом — худое тело, тонкая кожа, безумно бледная и горячая. На ней легко остаются отпечатки ладоней, она дрожит и краснеет, а жара хватает на двоих... По венам течет не кровь — жизненное зелье.
Ей это под силу.
В замке заскрежетал ключ. Дверь открылась. Стук метлы, шорох сброшенного плаща, оханье, дважды — от скинутых сапожек. Пришла.
Он подхватил со стола бутылку, бокал и пошел встречать гостью.
2.
На стенах висят фотографии, приколотые булавками к пенистым упаковочным полотнищам. Прихожая, коридор, гостиная — все в снимках. Лица — разнообразные. Но каждое кажется неуловимо знакомым.
- Кто из них тебе нравится больше всего? — спрашивает она.
Он смотрит на нее. Глаза собеседницы хитро прищурены, губы бледные — нижняя прижата ехидно обнаженными зубами. Ведьма — это не просто прозвище. Ведьма — это суть.
- Это всего лишь трофеи. Чтобы не повторяться.
Она понимающе кивает.
- Это как сафари, да? Только наоборот.
- Сафари? Возможно.
Он фотографирует жителей города по вечерам и незадолго до рассвета. Охота во времена видеокамер и интернета требует осторожности и доли везения. Но он не прячется, а ждет, когда его заметят. Затем завязывается стандартный разговор.
"Простите, я ищу модель. Вы подходите. Вы очень красивы. Да, бесплатно. Встретимся днем? Когда вам будет удобно?".
В большинстве своем люди не способны сопротивляться лести. Он же почти не врет: молодость красива в любых проявлениях. Молодость полна жизненных сил. От нее не убудет, даже если поделиться с одним-единственным вампиром.
В пасмурные дни он снимает в сквере. В солнечные — в студии. После сессии люди не помнят, как вернулись домой, долго спят, ничего не слыша... а потом на электронную почту падает пачка фотографий.
Некоторые даже отвечают, просят поснимать еще раз.
Он берется повторно только за деньги. Повторный укус чреват трансформацией, а конкуренты на охоте ему не нужны. Равно как и неразумные дети. Впрочем, от желающих все равно нет отбоя.
Ведьма хищно улыбается, не сводя с него глаз. Взгляд — как будто читает мысли. Она ближе к людям, чем он, и ее точно так же по-человечески манит все загадочное. Такое, как он.
О нет. Конкуренты ему не нужны.
3.
Она забредает на кухню. Тут непривычно просторно: на столешницах пусто, плита нетронута. В холодильнике — две бутылки сухого красного и три пакета солено-вязкого, со вкусом меди.
- Тебя выдаст кухня, — подытоживает она.
- Это пророчество?
- Это намек.
Ведьма, как и вампир, притворяется законопослушной. В умеренном смысле: она готовит выпечку на заказ. Цены — скорее, низкие, вид — вполне аппетитный. Вкус хвалят. Придраться как будто не к чему. Но есть основное условие, которое она не позволяет нарушить: перед готовкой ей нужно обязательно увидеть получателя лакомств. Если это ребенок — он получает имбирную конфету и обещание постараться как следует. В ответ ее иногда называют ведьмой. Родители смеются, она тоже — и выходит за дверь, чтобы скрыть за спиной путь в квартиру. Однажды вбежали.
"Милая шутка, солнышко! Давайте я вас провожу, мне надо в магазин: кое-чего не хватает".
Закупившись всем необходимым, она приступает к готовке. Сперва все стандартно. Но потом она открывает угловой шкаф — и кулинария выходит за рамки привычного.
Дети, угостившись тортом или пирогом с зельем, теряют покой: куда-то спешат, бегут, беснуются и хватаются за все подряд. На взрослых действует прицельнее: они решаются на давние мечты. Но у большинства в голове такая же каша, как у их отпрысков. Поэтому хаос множится.
Ха. Даже если взрослые точно знают, чего хотят — где ж успеешь, когда под ногами, внезапно одурев от желаний и капризов, начинает носиться любимое дитя? А если их несколько?
Утомленные взявшимся из ниоткуда хаосом, эти люди с благодарностью встречают по пути домой незнакомца с фотокамерой и комплиментами. Фотосессия умиротворяет, а сон после укуса дарит долгожданный отдых.
Интересно, знает ли он о ее содействии?
Ведьма косится назад из-под руки, лежащей на дверце холодильника.
Лица не видно. Ну и неважно. Так или иначе, это просто побочный эффект ее неудержимого озорства. К тому же, именно после подобного она сама решила стать ведьмой. Это точно. Вкус жизненного зелья не перепутаешь ни с чем иным, однажды попробовав. Но ради продления иной жизни его, как и кровь, нужно пить повторно.
4.
Она пьет вино, полулежа в гробу, и позирует. Свободная рука выписывает круги над головой; кажется, еще немного, и на ней зазвенят несуществующие монисто.
- Я здесь единственная гостья, да? — ревниво роняет она, выгибая спину. Вопрос риторический: даже те, кто считает себя неформальными, с подозрением отнесутся к устройству здешней спальни.
Ее ослепляет вспышка.
-Ты первая, кто позволяет себе разлечься в моей постели.
- Можно подумать, тебе это не нравится.
Войной их ленивые перепалки не назвать — так, разминка. Настоящая тропа страстей поджидает ее сразу за дверью квартиры: там, на площадке, кружит, прислушиваясь ко входам в жилища, самопровозглашенная старейшина города. Ее пончо пахнет лилиями, а волосы на голове уже не распрямляются — так сильно примяты заколками и шляпкой с калиной. Ей больше ста лет. Но ей по-прежнему неймется. Поспорить, осудить, указать. Ведьмы её не любят, но терпят: выступить против страшно. В её случае знания — действительно сила.
Она громко стучится в дверь.
- Она меня преследует, — тихо стонет ведьма, свесив руку из гроба, чтоб получше выйти на очередном фото. — Слышишь? Это она стучит. Пожалуйста, прогони ее.
Ему не впервой.
Стоит открыть — и зорким глазом старейшина цепляется за метлу в прихожей.
- Это?
- С работы.
- А плащ?
- Племянницы.
- Как она выглядит?
- Получше, чем вы.
Грубостью — на бестактность. Старейшина города похожа на глубокую золотую осень. Он — на осень позднюю, безлистную. От него тянет гнетущим холодом ноября; он полностью заглушает собой аромат липового цвета, которым от кожи ведьмы напитался красный плащ. Тем же, теплым, летним, пропахнет и шелк обивки гроба. Ведьма уйдет — а запах останется. Он ляжет, закроет глаза и представит ее здесь.
- До свидания, — отвешивает он и закрывает дверь.
"Свидание" непременно настанет снова. Ведь его ведьма не перестанет приходить, а их старейшина — её разыскивать.
5.
Когда он возвращается, она сидит поперек гроба, спиной к одной стороне, свесив ноги с другой. Голые стопы и лодыжки раскачиваются в воздухе. Пустой бокал поблескивает на полу.
- Спасибо.
Он подходит вплотную, молча, берет ее за руки и поднимает. Она охает. Склоняет голову ему на плечо. Рубашка холодная и пахнет свежестью, будто недавно из стирки.
Они оба являют собой природу. Ее крайние изменения. Июль и ноябрь. Она — невероятно живая и яркая. Он как будто соткан из умирающих, подмерзших цветов. Они оба — закономерные изменения цикла жизни, замершие на месте, в отличие от непостоянных, как времена года, людей. Они напоминают друг другу об истинной жизни. Поэтому они не могут слишком долго по отдельности.
Обжигающе теплые руки ведьмы обвиваются вокруг шеи. Ледяные пальцы вампира прижимаются к пояснице. Она выгибается, тихо шипя, словно пытается отстраниться.
- Ты уже уходишь? — вторит он так же, без голоса.
- Я дождусь, пока закончится дождь.
Оба замирают и прислушиваются. За стенами дома по-прежнему шелестит непогода.
6.
К вечеру дождь не кончился: только стал меньше и тише. Струи воды разбились на отдельные части. Для вампира — точно не опасно. Сможет и проводить, если она попросит. Но обещание: оставаться, пока идет дождь, — надо сдержать.
Ведьма прильнула к окну, изучая текущие наперегонки капли, — и затаила дыхание: внизу, под козырьком аварийного выхода, прошла старейшина. Дождь свободно катился по полям ее калиновой шляпки, а широкое шерстяное пончо усеивали росинки, блестящие в свете одинокого окна. Она вскинула голову — и, казалось, встретилась взглядом с ведьмой за миг до того, как та с шипением отшатнулась вглубь комнаты.
- Она еще здесь!
Он выглянул в окно через ее плечо. Тяжесть тела на мгновение придавила ее к подоконнику, но в сознании слишком ярко пылало раздражение, чтобы думать о чем-то, помимо преследования.
- Боишься её?
- Нет, просто совсем не хочу с ней общаться. — Она поморщилась. — Видимо, я для нее последняя, с кем осталось о чем-то поговорить… Будь любезен, сходи в магазин. Сырая кровь мне не очень-то подходит. Нет, я могу приготовить ее, конечно, но…
Он с нескрываемым весельем заглянул ей в лицо.
- Ладно. Скоро вернусь.
Сетевой магазин находился в квартале от дома. Старательно обходя лужи, вампир пересек дорогу и нырнул в неоново-яркий зев двери. Вошел — и остановился.
Кажется, только что случилась катастрофа. Он, разумеется, бывал тут и раньше: вино не само по себе поселяется в холодильнике. Но иные продукты его никогда не интересовали. Что едят живые — тоже. Собственную истинную жизнь — давно позабыл. А возвращаться, чтобы уточнить… Нет, только не к ней. В лучшем случае рассмеётся. В худшем — рассердится. Он не боится ни того, ни другого, но промах ударит по гордости. Придется проследить за посетителями. Благо, это он умеет едва ли не лучше всего.
7.
Чужая квартира пуста без привычных оберегов. А вот дома у ведьмы повсюду развешаны пучки трав. Охрана, усиление, настроение и даже — ароматизация воздуха. В совокупности — защищает от любого зла, отвращает дурные помыслы. Дома хорошо и надежно.
А квартира вампира пуста. Из оберегов — лишь его вещи да кровь в холодильнике. Колдовская ценность… сомнительна.
В поисках возможной защиты она доходит до прихожей. Вздыхает. Еще раз, для надежности, поворачивает в замке ключ. Набрасывает плащ, пропахший родным домом, и берет в руки метлу. Садится на пол напротив, у выхода в коридор, и смотрит на тонкое дерево двери.
Опять стук. Знакомый.Она не шевелится.
Старейшина за дверью шумно, недовольно шмыгает носом и кашляет.
“Уходи”, — одними губами шепчет ведьма и проводит метлой от себя — к двери.
Сор — долой из дома. Цепляясь за ковер, прутки поскрипывают и топорщатся.
- Перестань уже ребячиться. Нечего тебе здесь делать! — укоризненно-сердито отвечают из-за двери. — Нашла, с кем водиться! Видела бы тебя…
“Та, кто подарила тебе жизненное зелье, — мысленно завершает она. — Она не разбазаривала его так, как ты. Что за девчонку выбрала себе в наследство?”.
Ведьма показывает двери язык и снова проводит метлой по полу прихожей.
Старейшина фыркает, но отступает.
- Лучше тебе сюда не впутываться. У этих — свои старейшины. И ты им чужая.
Голос, внезапно ставший жалобным, леденеет к концу фразы — и глухие шаги, стуча по площадке, становятся все тише.
8.
Они познакомились на свадьбе, точно в Хэллоуин. Антураж — соответствующий. Кто бы знал, что он может привлечь настоящую нечисть? Возможно, молодые на то и рассчитывали, а потом собирались искать среди загримированных гостей необычные, нездешние лица. Но персонал всегда вне подозрений. Спасение — в неприметности. Будь за кадром, за ширмой, за кулисами — и взгляд ищущего скользнет по тебе, не задерживаясь. Словом, будь собой.
Он долго думал, стоит ли брать заказ, но в итоге решил, что нигде больше не получит — и не зафиксирует на фото — столько неоднозначных впечатлений.
Она долго думала, какое зелье добавить в заказанные кексы, и в итоге остановилась на желе из крепкого алкоголя.
Они схлестнулись у торта. Он захотел сделать снимки, она встала грудью у стола, защищая свое творение, лучшее в жизни: ведьмино чутье обнаружило иную жизнь и объявило тревогу.
Их взгляды встретились в упор.
... С празднества ушли вместе — единственные трезвые. Он не успел выпить за работой, а в ней все опьяняющее выжгло жизненным зельем. Именно этот жар он и пожелал оставить около себя. Не пить — хранить, как невероятно редкую добычу.
- Вампир в большом городе, и при этом не на помойке — невероятная редкость в наше время, — со знанием дела обронила она в баре, где они оказались глубокой ночью, по пути с торжества. — Я напишу тебе свой телефон.
- Не думаю, что он понадобится.
Она задумчиво взглянула на бумажку — и с хихиканьем смяла.
- Ты прав. Я и так тебя найду.
- Как и я.
- Вот и договорились.
Стаканы с выпивкой соприкоснулись. Брызги окропили рукава.
Стулья скрипнули.
Стекло стукнуло о столешницу.
- Увидимся.
13.
Если неживые не могут умереть, как человек, это не значит, что они ничего не боятся.
Ведьма до сих пор сдерживает страх и тягу к бегству, едва к ней прикасаются холодные пальцы — осторожно, точно сличая с эталоном карту звезд. Щеки, подбородок... шея. От поцелуя внутри все стынет. От жадного вдоха — перехватывает дух. Тонкая граница кожи разделяет желание и утоление жажды. Он, скорее всего, умрет, испив жизненного зелья, но инстинкт слеп и не отличает пульс ведьмы от человеческого.
Скорее всего.
Вампир до сих пор опасается прикоснуться слишком сильно, слишком резко, слишком... слишком. В руках ведьмы нет ни силы, ни оружия, но ей достаточно завязать узлом его волос, потерев конец между пальцев, — и в висках заломит нестерпимая, парализующая боль. Еще несколько — и он останется полностью беззащитным. Она такое уже проделывала, показывая, по его просьбе, свою силу. Добавки что-то не хочется. Но ведьма импульсивна, своенравна и любит позабавиться. Кто знает: может, в следующую секунду ей захочется изменить правила игры?
Но за окном сегодня — ясное зимнее полнолуние. Его не видно, но оно влечет к себе все воды мира. От него волнуется кровь и шумит в голове, будто спьяну, и вампир забывает о жажде, а ведьма теряет всякую тягу к озорству и насмешкам.
Они знают: как только вынести эти части за скобки, бояться им будет действительно нечего.
Это ненадолго, конечно. Но это вполне возможно.